Барма пятичастная БС093

Подобное ожерелье в российской археологии принято называть бармами, от шведского слова «barm», обозначающего грудь. На Руси они появляются в XII в. и входят в состав как женского, так и мужского ювелирного убора, часто выполняя роль церемониальных княжеских украшений.
В дальнейшем термин бармы относят к царским так называемым «Мономаховым регалиям» (бармы и шапка Мономаха), где бармами называется расшитое жемчугом и драгоценными камнями оплечье с рядом круглых медальонов с иконами. По преданию, «Мономаховы регалии» были получены из Византии от императора Константина IX (Мономаха) в XI в.
Кроме термина «бармы», для ожерелий с круглыми медальонами в древнерусской письменной традиции XII–XIV вв. встречаются и другие названия, разделяющие мужские украшения и женские: гривна – мужские и монисто – женские. Изображения на древнерусских ожерельях носили сакральный характер. Чаще всего это были композиции Деисис (моление), образы патрональных святых и процветшие кресты. Такие бармы иногда возлагались в качестве драгоценного убора на святые иконы. Несмотря на скандинавское происхождение термина, древнерусские бармы, скорее всего, являются развитием известного типа ожерелий с бусинами и круглыми медальонами, бытовавших на территории Римской империи и Византии в III–V вв. Круглые медальоны представляли собой золотые монеты с портретами императоров, обрамленные ажурным литым или просечным орнаментом. Чаще всего это были женские ожерелья, к которым больше всего подходит термин «монисто». К VII в. в медальонах стали появляться христианские сюжеты. Сходные украшения из монет встречались в этот период и на севере Европы.
Наши бармы стилистически перекликаются с византийскими ожерельями III–V вв., а по своей семантике повторяют древнерусские бармы XII–XIII вв. Как и византийские ожерелья, они состоят из круглых медальонов с ажурным орнаментом, разделенных ажурными пронизями и бусинами, нанизанными на цепь ручного плетения. Цепь завершается двумя концевиками с небольшими медальонами с крестом в круге и замком в виде крючка, что также было характерно для византийских ожерелий III–V вв.
В центре медальонов помещены рельефные иконы, составляющие композицию Деисис (моление) в трех или пятичастном варианте, где центральному образу Христа-Вседержителя в молении предстоят Богородица и Иоанн Предтеча, олицетворяющие ходатайство Новозаветной и Ветхозаветной Церквей, а в пятичастном варианте еще и архангелы Михаил и Гавриил – как ходатайство Небесной Церкви.
Деисис является центральной и главной частью иконостаса. Возможно, что именно благодаря непосредственной связи этой иконографической композиции с чинопоследованием литургии как дела Христова, на Руси греческое слово «деисис» образно было воспринято как «деисус» – деяния Иисуса.
Оказавшись на индивидуальных святынях – нательных крестах и иконах, и особенно на бармах, Деисусная композиция символически показывала тело человека как «храм души», а его дела стремилась подчинить порядку литургии.
Ведь литургия буквально означает общее дело. И это не только общее дело христиан, это общее дело христиан с Богом, соединение с Богом в Царстве Небесном. Очень важно, чтобы литургия не заканчивалась за порогом храма, а имела продолжение в мире, благодаря сформировавшемуся в Церкви литургическому сознанию человека. Возможно, что бармы с Деисусом чаще всего были принадлежностью людей, занимающих высокое положение в обществе, именно потому, что их дела были значимы для всего общества и было важно как подчинить их дела порядку литургии, так и декларировать обществу об этих намерениях. Конечно же, подразумевалась и ответственность перед Богом и людьми за все содеянное.
Сегодня традиция ношения такого рода сакральных украшений практически прекратилась. Это можно объяснить сознанием современного человека, которое остается в большей степени рациональным, а не сакральным. И если на литургии или частной молитве нам порой удается преодолеть игровой барьер и ощутить реальность духовного мира, то в мирской жизни, развивающейся по законам, далеким от христианских заповедей, это сделать намного сложнее. Мирская жизнь сегодня отделена от церковной, как зрительный зал в театре отделен от сцены. Поэтому открытые сакральные действия в миру так часто носят театральный характер. Зритель всегда провоцирует актерство. Соответственно и зримые символы нашей веры в этом случае превращаются в театральный реквизит, что для верующего человека воспринимается кощунственно. Происходит отрицание внешнего как показного и фальшивого.
Но мы знаем, что такого разделения не должно быть, что «весь духовный мир представлен в символических образах в мире чувственном для тех, кто имеет очи, чтобы видеть, и весь чувственный мир заключен в мире духовном» (св. Максим Исповедник, VII в.). Разделение начинается в нашем сознании и проецируется на весь тварный мир, который является продолжением физического тела человека. И если тело человека не будет храмом его души, то и мир не станет храмом, а будет «лежать во зле». Древние христиане понимали, что и человек и мир призваны к преображению, а совершить это можно только с Богом, поэтому стремились соединиться с Ним не только через молитву и таинства, но и с помощью зримых символов веры. И отношение к ним было отнюдь не театральным, например, известное нам греческое слово «космос» обозначало не только вселенную, красоту и гармонию, но и ювелирный убор.
В ювелирном украшении человек стремился передать свои представления о вселенной, о Боге и самому стать микрокосмосом, соединившись с Богом в красоте и гармонии, тем самым символически выразить идею преображения.
Сегодня возрождение традиции изготовления и ношения сакральных ювелирных украшений требует осторожного и разумного подхода. Как известно, «начало мудрости – страх Господень» (Пс 110:10). Поэтому отношение к такого рода украшениям должно быть, как и к другим святыням, благоговейное.
Соответственно, они и сделаны должны быть с этим чувством. Но, как и соединение с Господом в таинстве Причастия, так и соединение со священными символами требует дерзновения, преодоления страха. А это возможно только при наличии любви. «Совершенная любовь изгоняет страх» (I Ин. 4:18). Иначе наше действие будет не дерзновением, а дерзостью и кощунством. И, как это ни парадоксально для мирского ума, чем недостойнее мы себя осознаем, совершая те или иные священнодействия, тем достойнее они совершаются.
Бармы выпускаются лимитированной серией. Количество их ограничено тридцатью экземплярами каждого вида (трехчастных и пятичастных соответственно).
Основой нашего ювелирного убора является ожерелье из пяти или трех круглых ажурных медальонов, перемежающихся ажурными бусинами и пронизями.